О биографии Семёна Кесельмана известно мало. Он родился в еврейской семье и всю жизнь прожил в Одессе¹. Будущий поэт рано остался без отца и воспитывался овдовевшей матерью. Она чрезвычайно любила своего сына, благодаря ей он смог получить юридическое образование. Из-за слабого здоровья своей матери Семён был вынужден неотлучно находиться при ней, что, возможно, впоследствии отрицательно сказалось на его поэтической карьере. Получив признание одного из лучших одесских поэтов среди своих коллег по поэтическому цеху^1,2, Кесельман так и остался безвестным провинциальным поэтом, в то время как его младшие собратья по одесскому Литературно-артистическому обществу, кружку «Среда», покинув Одессу, получили в Москве всероссийскую известность. Помимо самого Кесельмана членами одесского поэтического объединения были поэты Яков Гольдберг, супруги Зинаида Шишова и Натан Шор (Анатолий Фиолетов), убитый по ошибке бандой Мишки Япончика вместо своего брата Осипа (Остапа) Вениаминовича Шора, — прототипа Остапа Бендера.

Одесская литературная школа, сложившаяся в том числе и под влиянием Семёна Иосифовича Кесельмана, дала России Владимира Жаботинского, Валентина Катаева, Евгения Петрова, Илью Ильфа, Эдуарда Багрицкого, Юрия Олешу, Семёна Кирсанова, Ефима Зозулю, Веру Инбер и мн. др. О популярности Семёна Кесельмана в Одессе говорит тот факт, что его имя окружено многочисленными легендами, часть из которых принадлежит самим одесским писателям, в частности, Валентину Катаеву, до сих пор единственному биографу Семёна Кесельмана:

Он был, эскесс, студентом, евреем, скрывавшим свою бедность. Он жил в большом доме, в нижней части Дерибасовской улицы, в «дорогом районе», но во втором дворе, в полуподвале, рядом с дворницкой и каморкой, где хранились иллюминационные фонарики и национальные бело-сине-красные флаги, которые вывешивались в царские дни. Он жил вдвоём со своей мамой, вдовой. Никто из нас никогда не был у него в квартире и не видел его матери. Он появлялся среди нас в опрятной, выглаженной и вычищенной студенческой тужурке, в студенческих диагоналевых брюках, в фуражке со слегка вылинявшим голубым околышем. У него было как бы смазанное жиром лунообразное лицо со скептической еврейской улыбкой. Он был горд, ироничен, иногда высокомерен и всегда беспощаден в оценках, когда дело касалось стихов. — В. П. Катаев, «Алмазный мой венец».

Кесельман публиковал свои юмористические и иронические стихи под псевдонимом «Эскес» (по первым буквам имени и фамилии), а лирические под своей подлинной фамилией. Его публикации появлялись в одесской периодике: журнал «Крокодил» (1911—1912 гг.), газеты «Южная мысль», «Одесские новости». Он печатался в одесских альманахах «Шёлковые фонари», «Солнечный путь». Пик его литературной славы приходится на 1910 — 1918 годы. Поэт принимал участие в литературных «битвах» своего времени. Так в конце 1914 года в Одессе появился поэт-меценат некто Пётр Ильич Сторицын — псевдоним Петра Ильича Когана, сына банкира, мецената и сам поэт-дилетант, вздумавший в военное время издавать роскошные поэтические сборники безвестной литературной молодёжи. Вдохновлённый примером одесского альманаха «Шёлковые фонари» 1914 г., Сторицын выпускает на свои деньги альманахи «Серебряные трубы» (1915), «Авто в облаках» (1915), «Седьмое покрывало» (1916), «Чудо в пустыне» (1917). В них публикуются Эдуард Багрицкий, Анатолий Фиолетов, Яков Галицкий, Илья Дальгонин, Александр Горностаев и столичные поэты — Владимир Маяковский, Сергей Третьяков, Вадим Шершеневич. Оформительской частью занимался художник Сандро Фазини. По мнению Алёны Яворской: «Эти сборники положили начало знаменитой одесской южно-русской литературной школе»³.

Не приглашённый участвовать Сторицыным в эти сборники, Семён Кесельман опубликовал ядовитые пародии и шаржи на поэтов «Серебряных труб» — «Оловянные дудки»: «Поэт Коган, субсидирующий предприятие, страдающий размягчением мозга на почве русской литературы и онанизма. Сверху — лавровишневый венок». Впрочем, это не испортило репутации Кесельмана как ведущего одесского поэта. Его авторитет признавали Валентин Катаев, Юрий Олеша, Александр Биск. В беллетризованной форме Валентин Катаев уделил биографии Семёна Кесельмана несколько страниц своего произведения «Алмазный мой венец»:

Он был поэт старшего поколения, и мы, молодые, познакомились с ним в тот жаркий летний день в полутёмном зале литературного клуба, в просторечии «литературки», куда Пётр Пильский, известный критик, пригласил через газету всех начинающих поэтов, с тем чтобы, выбрав из них лучших, потом возить их напоказ по местным лиманам и фонтанам, где они должны были читать свои стихи в летних театрах.

Эскесс уже тогда был признанным поэтом и, сидя на эстраде рядом с полупьяным Пильским, выслушивал наши стихи и выбирал достойных. На этом отборочном собрании, кстати говоря, я и познакомился с птицеловом и подружился с ним на всю жизнь. Пётр Пильский, конечно, ничего нам не платил, но сам весьма недурно зарабатывал на так называемых вечерах молодых поэтов, на которых председательствовал и произносил вступительное слово, безбожно перевирая наши фамилии и названия наших стихотворений. Перед ним на столике всегда стояла бутылка красного бессарабского вина, и на его несколько лошадином лице с циническими глазами криво сидело пенсне со шнурком и треснувшим стеклом. Рядом с ним всегда сидел ироничный эскесс. Я думаю, он считал себя гениальным и носил в бумажнике письмо от самого Александра Блока, однажды похвалившего его стихи. Несмотря на его вечную иронию, даже цинизм, у него иногда делалось такое пророческое выражение лица, что мне становилось страшно за его судьбу. — В. П. Катаев, «Алмазный мой венец».

Описываемые Катаевым события происходили летом 1914 года. Так называемый «Кружок молодых поэтов» был создан известным журналистом Петром Мосевичем Пильским. 27 мая 1914 года им был опубликован в газетах следующий анонс: «Поэтам Одессы. Этой зимой возникла мысль об устройстве вечера молодых поэтов юга <…>. Я прошу молодых поэтов собраться в литературном клубе сегодня в 9 час. вечера». Вечер «Кружка молодых поэтов» прошёл 15 июня 1914 г. в курзале Хаджибейского лимана. Роль поэтического консультанта, которую принял на себя Кесельман, как видно, всех устраивала. Но так получилось, что известный журналист-авантюрист Пильский и восходящая слава одесской литературы Семён Кесельман, организовав начинающих поэтов в Литературно-артистическое общество, заложили костяк будущей славы одесской литературной школы, которая быстро затмила их собственную славу. Они невольно стали крёстными отцами «одесского романа» и «одесской поэзии», но сами при этом обрекли себя на безвестность. Семен Иосифович никак не мог предполагать, что ни одна книга его стихов не выйдет ни при жизни, ни после неё.

Был автором некоторых миниатюр Владимира Хенкина, которому посвятил следующую эпиграмму:^4,5

Легенду о похвале Блока упоминает в своих воспоминаниях кроме Катаева Юрий Олеша: «Также был ещё в Одессе поэт Семён Кессельман, о котором среди нас, поэтов более молодых, чем он, ходила легенда, что его похвалил Блок… Этот Кессельман, тихий еврей с пробором лаковых чёрных волос…». Однако вдова Семёна Кесельмана позднее свидетельствовала, «что никогда не слышала от мужа о блоковском письме: "Не может быть, чтобы он не сказал бы ей об этом”» (разговор 27 июля 1978 года с С. З. Лущиком)². Другая легенда Катаева гласит, что с приходом Советской власти «гениальный» поэт «поступил на работу в какое-то скромное советское учреждение, кажется даже в губернский транспортный отдел, называвшийся сокращенно юмористическим словом «Губтрамот», бросил писать стихи». Здесь Катаев был не далёк от истины: Семён Иосифович поступил юрисконсультом в одесский Гостиничный трест².

Ещё одна легенда связана со смертью Кесельмана. Её также изложил в своей книге Валентин Катаев, и состоит она в том, что Семён Кесельман «во время Великой Отечественной войны и немецкой оккупации, вместе со своей больной мамой погиб в фашистском концлагере в раскалённой печи с высокой трубой, откуда день и ночь валил жирный чёрный дым…»⁶. Некоторые источники даже уточняют, что это было в 1942 году в Доманёвке⁷. На самом деле Семён Иосифович скончался от сердечного приступа ещё до войны. Но когда началась немецко-фашистская оккупация, Милица Степановна Зарокова (Савельева), вдова Кесельмана, убрала с могилы поэта его табличку. Она сделала это с целью сберечь могилу от разрушения. Сама же мать Семёна Иосифовича умерла лет за десять до смерти сына приблизительно в 1930 году². Скромность и застенчивость поэта были ещё одной притчей во языцех у одесских острословов:

Эту эпиграмму Эдуарда Багрицкого, кроме Валентина Катаева, вспоминает и Зинаида Константиновна Шишова, которая пометила её ремаркой: «Об одесском поэте Семёне К., который появлялся в обществе исключительно об руку с мамашей». Однако это противоречит утверждению Катаева, что «никто из нас никогда не был у него в квартире и не видел его матери».